среда, 22 сентября 2010 г.

Ҷавонмардӣ – идомаи митроизм

Тоҷик харгиз кунда набуд. Аммо мақоли тоҷикии «То омадани табар кунда меосояд» таъкид бар он дорад, ки қисме аз мардум ба масал бошад низ худро бо вожаи «кунда» муаррифӣ кардаанд.

Чунин зарбулмасалу мақолҳо, ки хилофи мафкураи митроианд, дар теъдод зиёд нестанд.

Ё бигирем зарбулмасали «Дурўғи маслиҳатомез беҳ зи рости фитнаангез»-ро. Аз рўи ақоиди митроӣ бояд дар ҳама ҳолат ҳатто дар ҳолате, ки хатар ба ҷон дорад, гапи ростро бояд гуфт. Пайравони Митро бар он буданд, ҳатто як бор бар забон овардани ҳарфи дурўғ зербинои ахлоқиро дарзи фалокатовар хоҳад дод. Эшон дурўғро душмани асосӣ бармешумурданд ва ҳаргиз ҳатто яке аз онро аз дарвозаи шаҳри андешаи худ ба дарун роҳ намедоданд.

Агар китоби зарбулмасалу мақоли солҳои гуногун фолклоршиносони тоҷик нашркардаро варақгардон кунед, хоҳед дид, ки ақидаҳои хоси митроизм дар он зиёданд.

Инак чанде аз онҳо:
Мардро ҳиммат ба кор ояд, на ханҷар дар миён.
***
Гапи мард – яктост.
***
Гирди номи падар чӣ мегардӣ,
Падари хеш шав, агар мардӣ. (Саъдӣ)
***
Худситоӣ пешаи шайтон бувад,
Ҳар кӣ худро ном гирифт мард он бувад.
***
Худро мард донӣ, дигаронро шер дон.

Ин рўихатро давом додан мумкин аст, агар муайян карда тавонем, ки баъди дар замони зардуштия манъ гардидани оини митроӣ бо он чӣ рух дод.

Табиист, ки оини митроӣ дар баъзе ҷойҳои барои рўҳониёни зардуштия дастнораси кўҳистони тоҷика асрҳои зиёд нигоҳ дошта шуд. Аммо дар шаҳрҳо шакли пардапўши он дар созмонҳои ҷавонмардон (айёрон) арзи ҳасти намудааст.

Агар берун аз Эронзамин дар Аврупо сангтарошон созмони сиррии митроиро ба вуҷуд оварданду сипас Масонҳо аз оинномаи онон нуктаҳои зиёдеро ахз кардаанд, дар Аҷам созмонҳои сиррии айёрон бисёр нуктаҳои оини митроиро ҳифз намудаанд.

Таъсири оинномаи сиррии ҷавонмардони шаҳрҳои Осиёи Марказӣ ба оинномаи ҳунармандон кам набудааст.

Баъзе донишмандони торихи митроизм як сабаби асосии аз байн рафтани ин оинро дар матни навишторӣ надоштану сиррӣ будани он медонанд.

Гўё ба ин созмони сиррӣ занҳоро роҳ намедодаанд.

Агар китобҳои мавҷударо оид ба ҳаракати ҷавонмардӣ бибинед, равшан мегардад, ки бархе аз қаҳрамонҳо занҳоянд.

Агар барои айёр силоҳи асосӣ табар бошад, барои устошаванда тешаву арра будааст. Ва дар вақти додани унвони усто мураббӣ чунин мегўяд: На мисли теша бош, танҳо ба ҷониби хеш, балки мисли арра бош гоҳ ба ҷониби худу гоҳ ба ҷониби дигарон.

Дар исёни Абўмуслими Хуросонӣ айёрон иштироки фаъол доштаанд. Айёр Боди Ялдои Самарқандӣ дасти рости Абўмуслим будааст. Қабри Боди Ялдоро, дар гузари Фақеҳ Абўлайс то ҳол самарқандиён обод нигоҳ медоранд.

Ба вожаи ялдо дар таркиби номи ин қаҳрамон эътибор диҳед. Ялдо – зодрўзи Митро аст. Чунин одати номгузорӣ то имрўз ҳаст, мисолаш номҳои ба мисли Мавлуд ва Мавлуда – зодаи зодрўзи паёмбар.

Ё бираведу ба нақшу нигори девору манорҳои ёдгориҳои меъморӣ бо диққат назар кунед (ба бозёфтҳои археологии Саразм низ). Хеле аз салибу свастикаҳои митроиро пайдо хоҳед кард. Яъне даъвоҳои баъзе олимон, ки оини митроӣ дар маҷмўъ эҷоди аврупоиён ё роҳзанҳои баҳрии муқими Туркия аст, асос надоранд.

Олимони тоҷикро лозим аст, ки дар ин бобат пажўҳишҳо кунанд. Бавежа топонимикаи торихиро набояд канор гузошт. Тибқи маълумоти «Китоб-ал-масолик вал-мамолик» яке аз дарвозаҳои шаҳри бостонии Бухоро мавсум ба Меҳр будааст. Ба ин монанд далелҳоро хеле зиёд метавон пайдо кард.

Свастикаро билкул нишони махсуси мардуми ориёӣ номидан хатост. Свастикаю салиб ва боз чанде аз нишонҳо мутааллиқ ба оини митроианд. Байни свастикаи митроиву свастикаи фашисти фарқияте ҳаст, ки дар ин бора дар як мақолаи камина ишора шуда буд.

вторник, 7 сентября 2010 г.

Ба тоҷикон чӣ шуд ва ё сабаби мадюнии Ғарб аз Тоҷикистон

Ба дастам шумораи 24-и «Озодагон» афтод. 23 июн чоп шудааст. Пои пиёда омадааст ва эҳтимол махсус маро меҷустааст чун дар он мақолае таҳти унвони «Осебшиносии қавми тоҷик» ба табъ расидааст. Мақола ба қалами Ориё Вахшури Тоҷик ном рўшанфикри афғонистонӣ таалуқ дорад.

Муаллиф масъалаҳои парокандагии тоҷиконро баррасӣ кардан мехоҳад, нуқсони характери тоҷиконро як ба як баён мекунад. Барои бисёриҳо ин ошкоргўӣ эҳтимол хеле сахт бирасад ба дилашон, вале воқеият чунин аст, ки ин муаллиф гуфтааст.

Пас суол бармеояд, ки агар чунин аст, пас миллати тоҷик кай ин гуна нуқсонро соҳиб шуд? Магар аз азал чунин буд ё дар асрҳои маълуми торих чунин шуд?

Камина баъди шиносоӣ бо ақоиди оини митроӣ ба хулосае омадам, ки ниёгони тоҷик баъди дур шудан аз оини митроӣ ва қабул кардани оини зардуштӣ тамоман дигар шудаанд.

Ба ин сабаб мо бояд баргардем ба сароғози фарҳангии хеш ва биандешем, ки чаро он миллатҳои пешрафтаи олам, ки бинои тамаддуни худро рўи таҳкурсии оини митроӣ гузоштаанд, пешрафти азиме насибашон шуд? Мақолае, ки ҳоло ба забони русӣ манзуратон мекунам, ба қалами як масеҳии мўътабар, нависанда ва донишманди рус тааллук дорад.

Аз ин мақола чунин хулоса бармеояд, ки агар оини митроӣ заминаи мувофиқе тайёр намекард, дар минтақаи атрофи баҳри Миёназамин ва Аврупо зафар ёфтани масеҳият номумкин буд.

Дар ин маврид донишмандони торихи тафаккури миллӣ бояд биандешанд, ки магар ҳамон дини зардуштӣ набуд, ки барои қабули дини ислом аз ҷониби ниёгони мо заминае бисохт.

Хондани бисёр далелҳои раднопазири мақолаи Амфитеатров дарднок аст, барои ҳар як донишманди масеҳӣ. Вале ба мардонагии масеҳиён қоил бояд шуд, ки то ҳол ягон ҳарфи ин муаллифро зери суол набурдаанд ва мавриди коҳиш қарор надодаанд, ҳол он ки аз чопи он 103 соли расо сипарӣ шудааст.

Археологҳои Тоҷикистон архифактҳои мутааллиқ ба оини митроиро мушаххас накардаанд.

Ба ғайри ин муҳаррироне чун Борис Литвинский кўшидаанд, ки ин архифактҳо (мисолаш қабристонҳои ғайризардуштии тоисломии водии Зарафшон) аз китобҳои торих берун бимонанд.

Директори Осорхонаи торихи Панҷакент Н.Низомов ба ман як архифактро, ки муҷассамаи сангии олати мард аст, нишон дода буд. Пўшида нест, ки оини митроӣ дар асоси оинҳои хурдтари мардсолорӣ шакл гирифтааст. Ва ё бигирем оташкадаҳои Саразмро, ки рамзи офтобро муҷассам кардаанд. Чунин архифактҳо, ки ба модарватани оини митроӣ будани Тоҷикистон ишора мекунанд, эҳтимол зиёданд. Аммо торихшиносони тоҷик накўшидаанд, чунин архифактҳоро шарҳу тафсир кунанд.

Ин танҳо як сабаб дорад: Ноогоҳӣ аз фарҳанги оини митроӣ.

Азбаски аз оини митроӣ дар ватанаш огоҳ нестанд, бесоҳиб мондааст. Ва ин баъзе шарқбадбинҳоро дар Ғарб ҷуръат бахшидааст, даъво кунанд, ки модарватани эронии оини митроӣ ҷои рушди комили он набуд ва ҳар чизи беҳтарине, ки ин оин аз ҷаҳати фарҳанги беҳин ба даст овард, ба давраи густариши он ба дигар сарзаминҳо тааллуқ дорад. Ё ки санги маломат ба оини митроӣ задаанд, ки мардсолор буд, ҳуқуқи занҳоро ба эътибор намегирифт.

Бигўед, ки дар он замонҳои қадим, ки матриархат ҷои худро ба падарсолорӣ дода буд, кадом оин занро бо мард баробар медонист?

Ҳатто дар оини навтарин, оини исломӣ, ки баъди панҷуним ҳазор соли оини митроӣ арзи ҳасти намудааст, мардсолорӣ яке аз рукнҳои асосист. Ва ё ки дўзаху Пули Сирот дар оини митроӣ низ ҳаст. Яке аз сабабҳои асосии тарвиҷи ислом дар Осиёи Марказӣ ин низ будааст, ки ақидаҳои он бо ақидаҳои оинҳои пешини ин минтақа мувофиқ омадаанд.

Хулласи калом дар Ғарб низ бисёр кўшидаанд, ки тоҷик бархезаду даъво накунад: Ҳар дастоварде, ки имрўз доред, реша бар фарҳанги ниёгони мо дорад ва ба ин сабаб дар назди халқи тоҷик қарздоред.

Кам кас медонад, ки маънои номи русии Дмитрий дилбохтаи Митрост, яъне номи президенти Русия тоҷикист. Барои он ки тоҷикон бидонанд, ки дар асл кӣ будаанд ва чаро роҳи зеризаминиро Метрополитен номидаанд, яъне шаҳри Митро бояд дар мавзўи митроизм конфронси илмии байналхалқӣ баргузор кард. Вакте ки чил сол пеш университети Манчестер баргузор кардааст, чаро имрўз мумкин набошад?

Тайёрӣ ба чунин конфронс раги ғайрати торихшиносонро ба ҷунбиш хоҳад овард, то ки саҳифаҳои то ҳанўз нонанавиштаи китоби торихи тоҷиконро пур кунанд.

Рождество «Непобедимого Солнца»
Материал из Викитеки — свободной библиотеки
автор Александр Валентинович Амфитеатров

Источник: Амфитеатров А. В. Старое в новом. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1907. — С. 72


В западной церкви обычай праздновать 25 декабря, как день рождения Спасителя, утвердился в IV веке. Церковь восточная приняла то же самое число несколько позднее. Были делаемы неоднократные попытки обосновать это число историческими данными, как действительную дату для начала земной жизни Иисуса Христа, но попытки эти натянуты, мало достоверны и должны быть отчислены к апокрифическим ложным мудрствованиям. Древнее христианское предание не даёт материалов к их подтверждению. Ведь сомнительна даже правильность нашего летосчисления. Предполагают, будто воплощение Иисуса Христа совершилось не в 753 году от основания Рима, но в 749, — что прибавляет эре нашей целые четыре года. Талмуд относит век Христов почти на столетие ранее. При такой неясности дат в годах, трудно спорить о числах. Есть возможность полагать, что, на Западе, некогда Рождество справлялось в мае: улыбку Младенца-Христа встречала улыбка возрождённой природы. Указание это, однако, сомнительно. Уже древнейший (III—IV в.) церковно-юридический сборник христианский, известный под названием «Апостольских постановлений», учит: «дни праздничные соблюдайте и прежде всего день Рождества Господня, совершая его в двадцать пятый день девятого месяца», то есть — при мартовском годе — декабря.
Строители христианства, ломая в куски старые языческие верования, имели, однако, огромное политическое благоразумие — не давать новообращённым массам возможности заскучать по старому культу и оставляли в большей или меньшей неприкосновенности народный праздничный календарь, лишь истолковывая его сообразно требованиям новой религии, применяя древние торжественные дни к преданиям, легендам и святыням христианским. Благоразумие это было проявлено и по отношению к празднику 25 декабря.
День этот — восьмое число январских календ — торжественно справлялся в Римской империи гораздо раньше христианской реформы Константина Великого. Около 273 года император Аврелиан установил на 25 декабря празднество в честь зимнего солнцестояния, под названием: Dies Natalis Solis Invicti — Рождество Непобедимого Солнца. Слово «установил» лучше заменить словом «узаконил», т. е. ввёл в официальный культ империи народный праздник, давным-давно уже торжествуемый, по обычаям, признанным, если не всем Римом, то весьма значительною его частью. Третий век христианской эры в Риме — эпоха торжества солнечных культов. Гелиогабал — верховный жрец храма Солнца в сирийском Эмесе на Оронте — сидит на императорском престоле и предписывает Риму обожать вывезенный с Востока конический аэролит: phallus[1] — символ производительности благого солнца. Проводится идея, что все боги, национальные и чужеземные, — не что иное, как олицетворение одного бога — солнца. Идея эта получает не только религиозное, но и политическое значение. Римским императорам льстит мысль видеть то же единовластие на небе, что Рим создал на земле. Подобно монархам Азии и Египта, они начинают считать себя представителями и роднёю солнца. Восточная прививка воздействовала в Риме быстро и энергично, попав на хорошо подготовленную почву расшатанного эклектического политеизма. Царствование Аврелиана характеризуется религиозно-политическим торжеством солнечной идеи, а при Диоклетиане наступает её золотой век. При этих императорах, на римских медалях стала появляться надпись «Sol dominus imperii romani»[2] — символ официального культа, слившего для римлян Солнце и Митру в тождество. Выражаясь словами Лукиана, «мидиец Митра, в персидском одеянии, с тиарой на голове, не знающий по-гречески даже настолько, чтобы можно было с ним поздороваться», воцаряется в пещере на самом Капитолии. Уже одно множество митраитических памятников, находимых повсеместно, где только летали некогда орлы римских легионов, свидетельствует о широком, всенародном господстве солнечного культа в эпоху, предшествовавшую государственной победе христианства. Один город Рим, в конце IV века, насчитывал, в пределах своих, тридцать семь митреумов. Большая часть митраитических барельефов относится к III и IV веку; лишь немногие принадлежат к эпохе Антонинов. Культ Митры проник в Рим во время войны Помпея с морскими разбойниками, — следовательно, всего одним веком ранее апостольской проповеди; таким образом, рост его совершился почти параллельно росту христианского культа. Многие историки справедливо находят, что культ Митры, — это, по остроумному сравнению Ренана, франкмасонство древнего мира — как резкая и в высшей степени популярная монотеистическая поправка к обветшалому язычеству, тормозил победоносное развитие христианства не в меньшей мере, чем гонения Деция, Диоклетиана и других убеждённых политических преследователей религии Иисуса. По справедливому замечанию одного исследователя, «мир был бы митраитическим, если бы не распространилось христианство». Ведь даже Константин Великий, которого церковь зовёт Равноапостольным, был ревностным митраитом.
Существуя слишком три века рядом, до известной степени соперничая одна с другою за преобладание, две религии, обе проповедующие единобожие и возвышенные нравственные начала, — ибо культу Митры нельзя отказать в таковых, несмотря на некоторые мрачные его подробности, — не могли претерпеть такое тесное соседство без некоторого взаимовлияния. Они одновременно и мешали одна другой, и помогали. Что христианские влияния проникали в митраизм, — по всей вероятности, по преимуществу через гностические секты, — несомненно. Митраизм имел некоторое подобие таинств евхаристии и крещения, общие с христианством надежды на вечную жизнь, схожие представления о рае, подобие догмата о непорочном зачатии и т. д. Самая идея Митры, — как света, исходящего от верховного божества и равного в чести и славе с верховным божеством, которому он, Митра, неразделен, — имеет смутное сходство с «споклоняемостью» Лиц христианской Троицы. «Этого Митру, владыку пастбищ, — говорит Зенд-Авеста, — я создал, как достойного жертвоприношений и славословия, наравне со мною, Агура-Маздой». Подражание христианам митраиты доводили даже до постройки храмов своих, «митреумов», в форме креста: таков храм, открытый в Геддернгейме, близ Франкфурта. Деление митреума было то же, что и первобытного христианского храма: на три корабля, причём средний имел в глубине нечто в роде алтаря — плиту с общеизвестным барельефом Митры, поражающего жертвенного быка. Даже самое изображение этого акта уже даёт намёк на некоторую близость к христианскому образу жертвы, приносимой в искупление мирового природного греха; намёк этот ещё подчёркнут тем выражением глубокого сострадания Митры к поражённому им быку и отвращения его от кровавой, совершаемой им жертвы, которое неизменно присуще всем митраитическим барельефам. В особенности ярко сказывается оно на горельефе музея в Карлсруэ, открытом в 1838 году близ городка Нейнгем, недалеко от Гейдельберга. Идея насилия, свершаемого Богом над своею волею, во искупление мира, идея выкупа от смерти противовольною жертвою, которой Бог спасает человечество, таким образом, не чужда была и митраитам. Но они не могли возвыситься до идеи самоотвержения, поставившей христиан владыками вселенной: их разум не мог восприять красоты Христа, Самого Себя возносящего на крест за грех Адамов, Своею «смертию смерть попирающего», и остановился на полпути: — на символе Митры — жертвовозносителя, но не жертвы. На них как бы сбылось слово Тертуллиана, взывающее к языческим императорам о свободе религиозной совести: «Предоставьте одним молиться истинному Богу, а другим — Юпитеру, одним приносить в жертву самих себя, а другим — козла».
Митраиты, как и христиане II и III века, практиковали подвиги сурового аскетизма. Даже эпитафии на могилах митраитов сходятся с христианскими лаконизмом формул и символов своих. «Renatus in aeternum» — «Возрождённый в жизнь вечную», — вот митраитическое надгробие, которое не звучало бы диссонансом и на наших кладбищах. Наконец, митраиты, подобно христианам, имели в Риме даже свои катакомбы: такой уголок найден в XVIII веке как раз под знаменитою церковью «Domine, quo vadis»[3] — в теснейшем соседстве с христианскими катакомбами Претекстата, отделённый от них лишь бревенчатою перегородкою. Христиане II и III века отнюдь не были счастливы соседством митраитического культа, подделывавшего их этику, догматы, символы и обряды и, таким образом, предлагавшего своей пастве вместо евангельского хлеба духовного своеобразный суррогат. Свидетель тому — Тертуллиан. Последователи учения Спасителя даже приписывали это опасное и коварное сходство действию враждебной, демонической силы, от века готовившей всякие затмения солнцу Христовой правды. «Если бы кто спросил, говорит Тертуллиан, кто возбуждает и внушает ереси, я бы отвечал: диавол, который ставит долгом себе скрывать от людей истину и всячески старается в мистериях ложных богов подражать святым обрядам христианской религии. Он также погружает обожателей своих в воду и заставляет верить, что в купели сей получат они отпущение грехов своих. Он ставит знак на челе воинов Митры, когда они посвящаются; приносит в жертву хлеб, представляет вид воскресения; предлагает вместе и венец, и меч, запрещает жрецам в другой раз жениться; имеет даже своих девственниц». В высшей степени примечательно в этом отрывке, что Тертуллиан как бы ставит культ Митры в разряд ересей, а не идольских богопочитаний; без сомнения, это — обмолвка, — однако же, — выразительная. Спокойный и мягкий диалектик Юстин Философ, в знаменитой беседе своей с Трифоном Иудеем, прямо и откровенно устанавливает связь между сказанием о вифлеемской пещере Рождества и митраитическими пещерными таинствами. «Когда совершители мистерий Митры говорят, что он родился от камня, и место, где они посвящают верующих в него, называют пещерою, то не вижу ли, что они это заимствовали из слов Даниила: „камень без рук оторвался от большой горы“ (Дан. II. 34) и так же из пророка Исаии, которому постарались они подражать во всех словах? Ибо они устроили, чтобы и у посвящённых были беседы о соблюдении правды». Текст Исаии, на который ссылается Юстин Философ, действительно, с замечательною полностью излагает символику митраизма: «Тот, кто ходит в правде, кто ненавидит нечестие и неправду и удаляет руки от даров, кто затыкает уши, чтобы не слышать неправильного суда крови и закрывает глаза, чтобы не видеть нечестия: он будет жить в высокой пещере крепкой скалы» (Исаия, XXXIII). По демонической системе объяснения ложных религий, проводимой Юстином Философом, дьявол хитро воспользовался этими пророчествами, чтобы научить жрецов Митры почитанию его чрез пещерное действо. И, точно, «бог из недр камня» — δ έχ πέτρας — постоянный мистический эпитет Митры. Существует даже алтарная надпись, посвящённая Petrae genetrici, то есть «Камню, бога рождшему».
Строго рассуждая, культ Митры, в язычестве своём, удалялся от христианских начал вряд ли на большую дистанцию, чем некоторые ереси, напр., чудовищные бредни офитов или каинитов, которых, однако, церковь признавала, хотя заблудшими, но всё же христианами. Насколько хорошо понимала церковь неудобство соприкосновения с её обрядами таинств митраитического солнечного культа, характеризует и следующий исторический результат. Став у кормила государственной власти, христианство показало себя довольно терпимым, по крайней мере, на первых порах. Конечное торжество над язычеством совершилось путём побед спокойных и кротких, без гонений и притеснений: умиравший панагизм не оставил по себе мучеников. Но не менее известны, с другой стороны, энергия, с какою сражались между собою разные толки древнего христианства, беспощадная ревность, с какою кафолическая церковь истребляла ереси, возникавшие в недрах её. Вражда победоносного христианства к культу Митры, по систематическому характеру своему и быстрым истребительным результатам, напоминает скорее именно эту противо-еретическую, а не противоязыческую страстность. Митра — солнце — как бы объявлен исключительно вредным из всех других божеств идольских. В то время, как дряхлому эллиноримскому Олимпу дают умирать своею смертью, с равнодушием презрения: эти, мол, идеи и без того давным-давно мёртвые! Оставим же мёртвым хоронить мертвецов! — в то самое время, против Митры в Риме и новорождённой Византии, как впоследствии против Сераписа в Александрии, чувствуется ожесточение энергической борьбы, как против живого и полного сил соперника. Исторические параллели доказывают нам, что это — постоянный закон религиозной эволюции: гонение культа торжествующего против культа вытесненного и вымирающего, против открытого, но безвозвратно побеждённого врага своего, бывает всегда гораздо слабее, чем гонение против толка, — родственного, но не совсем согласного с ортодоксально-провозглашённою догмою. В государствах магометанских суннит относится к шииту гораздо хуже, чем к естественным врагам своим — христианину, еврею, буддисту, гэбру. Лютер, когда сам стал «папою в Виттенберге», мягче пишет о католицизме, чем о Цвингли и Мюнцере. Современные христиане довольно равнодушны к идолопоклонничеству каких-нибудь мултанских вотяков, но принимают энергические меры против раскола, штунды, рационалистических сект. Дряхлая Кереметь для православной веры такой же бессильный враг, как для победителей христиан IV и V века мрамор, бронза и дерево низверженных идолов: и вот, синод и консистория позволяют спокойно вымирать последним язычникам вотякам; века Константина и Феодосия дозволили сравнительно спокойно вымереть язычникам государственной римской религии. Но — подобно тому, как из России были вынуждены выселяться духоборы и штундисты, — в христианско-государственном Риме уже не могли ужиться и митраиты — с их почти христианскою моралью и обрядностью, но без веры в самого Христа.
Уже пятьдесят лет спустя после реформы Константина — в 377 году, по приказу римского префекта Гракха — пещеры и жертвенники Митры старательно уничтожаются. Митру не в силах защитить даже могущественное влияние Юлиана Отступника. В половине V века культ Митры окончательно угасает. Пещеры засыпаны, храмы заперты, жертвенники разбиты, монеты, посвящённые Deo Soli Mithrae[4], перелиты с новым штампом.
Нельзя отрицать, однако, что иные стороны гонимого митраизма, как солнечного культа, принесли христианству и некоторую практическую пользу, облегчив многим прозелитам переход к христианским воззрениям, символам, образам и метафорам. Тёмный человек, привычный поклоняться Митре, как «Soli invicto», легче принимал Христа, когда слышал, что Христос есть солнце правды, неугасаемый свет, сияние вечной красоты, свет, который и во тьме светит, и — что честь и хвалу Ему воздают в те же сроки, когда он, солнцепоклонник, привык чествовать своё Непобедимое Солнце.
Первые христиане почти не имели праздников, да — по причине гонений — и не могли иметь их в том смысле, как мы понимаем слово «праздник». По указанию Оригена, в его дни справлялись лишь: день Господень, т. е. воскресенье, пятница перед Пасхою, Пасха и пятидесятница. Затем, до нас дошли только свидетельства об уклонении христиан от языческих празднеств: об отказах украшать в дни их дома свои цветочными гирляндами, устраивать иллюминации и т. д., а также строгие покоры отцов церкви тем из паствы, кто воздержания этого не проявлял. Судя по резкостям Тертуллиана, недостатка в таких малодушных не было. Да оно и понятно! Открыто праздновать знаменательные события своей истории, конечно, может лишь религия торжествующая или, по крайней мере, забравшая силу, обеспечившая возможность своего существования. Между тем, праздник — прямо потребность духа человеческого; он — награда за веру, он — то право на ликование, которое достигается точным и благочестивым исполнением принятых на себя религиозных обязанностей. И вот мы видим, что не только язычники, в роде Цельза, начинают упрекать христиан отсутствием у них праздников, но и сами христиане тяготятся будничностью своего религиозного быта, и их начинает тянуть к языческим торжествам. Во время таковых, по обличению негодующего Тертуллиана, «дома у христиан и двери у домов их отличаются теперь более, чем у язычников, множеством светильников и лавровых венков». «Если по легкомыслию вашему, — убеждает он общину свою в другом своём сочинении, — непременно нужны уже для вас праздники, то разве мало их у вас? У вас их более, чем у язычников. Языческие праздники совершаются только один раз в год, а у вас воскресенье возобновляется чрез каждые семь дней. Пересчитайте все идолопоклоннические праздники в году, и вы увидите, что у них не достанет их для замены пятидесяти дней нашей Пасхи». Дело, однако, было не в количестве только, но и в качестве праздников. Философу достаточно внутреннего, религиозного значения праздничных дней; массе, — по легкомыслию её, употребляя горькое тертуллианово слово, — необходимы церемонии, символы, наружный блеск, ликование, великолепие. Без них, для неё и праздник — будни. К ним привыкла она в торжествующем язычестве, их потребовала теперь и от торжествующего христианства. И ей уступили: уже Византия обилием пышных и величественных празднеств церковных оставила далеко за собою обилие и великолепие религиозных торжеств языческого Рима. Как противовес отголоскам панагизма, составился подробный календарь, требовавший постоянного и глубокого внимания к дням, объявленным святыми. Не увлекайся мистериями в честь умершего и воскресшего Адониса! — безмолвно приглашал календарь этот — но молись, радостно вспоминая, что ради спасения твоего умер и воскрес Иисус Христос. Зачем тебе старинные нечестивые флореалии? Церковь около того же времени разрешает тебе благочестивый и высоко-поэтический праздник ваий, Пасху, Троицын день, столь же полные прекрасных цветов и вешнего «зелёного шума», как и отживший праздник побеждённого культа.
III и IV века старательно изыскивают новые праздники для формирующегося христианского календаря. В эту именно пору, с особенною настойчивостью обсуждается вопрос о времени рождения Христа, — несомненно в связи с вопросом, к какому месяцу приурочить чествование этого великого события. Климент Александрийский приводит свод различных мнений на этот счёт.
Замечательно, что памятники христианского искусства первых веков не дают почти никаких намёков на события евангельские, сделавшиеся впоследствии важнейшими центрами нашего календаря. Так, именно, рождество Спасителя ни разу не изображено на фресках римских катакомб; мы встречаем картину события лишь в барельефах некоторых саркофагов позднейшей эпохи (начиная с VI века), на резных камнях и на донышках стеклянных чаш. Вообще, можно установить правилом: развитие христианской иконографии шло вслед за развитием христианского календаря, — а последний во всех странах Европы начинал тем, что христианизировал исконный календарь местного языческого культа. Римлянин, германец, славянин, — все привыкли торжественно справлять пору зимнего солнцестояния. Следовательно, праздник этот — январские календы — самый важный в общеевропейском году, надлежало так и оставить всей Европе, сделав его столь же многозначительным в христианстве, как многозначителен был он в язычестве. И праздник был сохранён в Dies Natalis Solis Invicti превратился в Dies Natalis Christi Invicti[5]. Грубый язычник Аврелиан, сам почитаемый, как сын солнца, вряд ли понимал, учреждая праздник 25 декабря, какой великий подарок он делает грядущим векам — им руководил какой-то божественный инстинкт, гениальное вдохновение свыше.
На то обстоятельство, что иные простодушные неофиты не сразу проникались предложенною им метафорою и, как свидетельствуют многие писатели, продолжали поклоняться солнцу материальному — в наивном суеверии, что оно — сам Христос, — можно было временно смотрел сквозь пальцы, в надежде на будущее духовное просвещение обращённых масс. Так впоследствии, в миссионерской практике своей католические монахи мирились с буддийскими и браминистическими обычаями азиатских прозелитов, лишь бы совершать главное: призвать их под знамя Христа и удержать под этим знаменем. Пусть de facto[6] человек останется несколько язычником, лишь бы de jure[7] он считался и сам считал бы себя христианином: фактическое христианство, силою привычки и просвещения, придёт позже.
Насколько крепко держалось в умах III—V века воспоминание о прежнем солнечном значении праздника 25 декабря, уясняет проповедь папы Льва Великого, знаменитого мирною победою своею над Атиллою, бичом Божиим: он жалуется, что многие из паствы его питают «пагубное мнение», будто торжественный день этот чествуется не ради рождения Христа, но во славу «восхождения нового солнца». Предрассудок невольно поддерживался в тёмных людях, — привычных понимать слова буквально, в прямом и непосредственном их значении, — частым употреблением солнечных метафор в тексте церковных служб и проповедей. Таков, например, рождественский католический гимн: «Sol novus oritur[8]». Тремя начальными словами этими, если позабыть или по невежеству не понять их аллегорического значения, выражается как раз то мифологическое представление, которое поклонники солнечных культов искони соединяли с зимним переломом года. Лучшая и гуманнейшая часть римского общества, — как отчасти соглашаются с тем и языческие писатели, — не слишком верила в справедливость диких клевет на христиан, как врагов рода человеческого, взводимых, главным образом, ревностью иудейских общин. Зато в этом избранном большом свете существовала тенденция считать христиан сектою солнцепоклонников — как бы фракцией митраитов.
Вот что пишет по этому поводу Тертуллиан: «Иные с большею вероятностью и благоразумием полагают, что солнце — наш бог. В таком случае следовало бы нас причислить к персам (т. е. митраитам), хотя мы и не поклоняемся, подобно им, образу солнца на наших щитах». Однако, и сам Тертуллиан жалуется, что многие христиане, под предлогом восхищения небесными светилами, «шевелят губами по направлению к восходящему солнцу». Папа Лев Великий поддерживает обвинение, упрекая некоторых христиан, что, прежде чем войти в базилику св. Петра, или поднимаясь на вершину гор, они обращаются к восходящему солнцу и кланяются ему. Это происходит, — говорит он, — частью от невежества, частью от духа язычества. Следует заметить при этом, что обычай молиться на восток — так называемая ориентация — развился в христианских общинах гораздо позже времён апостольских: по крайней мере, ранних указаний на его господство и обязательность мы не имеем. Это — наслоение II и III веков, несомненный результат общения с другими монотеистическими культами: иудаизмом, митраизмом и т. д. «Обратившись на восток, мы входим в общение с Солнцем правды», учит бл. Иероним. Запад противопоставляется востоку, как отчизна тьмы — отчизне света, как сатана — Христу. Св. Кирилл Иерусалимский поясняет, толкуя таинство крещения: «Солнечный закат есть образ тьмы, а сатана есть тьма, и сила его во тьме; поэтому, чтобы отречься от господина тьмы, крещаемого символически обращают лицом на запад», при чём он обязан исполнить известные угрожающие обряды — дунуть и плюнуть на сатану и т. п. Таким образом, духовный антитез вечного зла, погубляющего мир, вечному добру, его Искупителю, всецело выливается, через русло вдохновенной метафоры, в наглядный физический антитез мрака наступающей ночи сиянию восходящего солнца. Св. Киприан, епископ карфагенский, особенно настаивает на молитве по захождении солнца. «Понеже Христос есть истинное солнце и день истинный и надлежит молить Его, да приидет на нас свет дня естественного так же, как и вечного дня грядущей жизни»… «Слава Тебе показавшему нам свет!» первое утреннее приветствие церковной службы: тёплое благодарение всего христианского общества за избавление от власти демонической ночи. В знаменитом памфлете Цельза против христиан, последние порицались, между прочим, за то, что не поют возвышенных гимнов Аполлону и Минерве и, следовательно, равнодушны и неблагодарны к благодеяниям божественной мудрости. Ориген, в опровержении своём на памфлет, счёл нужным и важным защитить свою общину от этого — очевидно, по условиям времени, очень щекотливого — обвинения, противопоставив возвышенным языческим гимнам несравненно более возвышенный гимн христианский: «Слава в Вышних Богу» — воспеваемый в конце всенощного бдения, т. е. в первые века христианства — на восходе солнца. Уже одна эта потребность оправдаться в неимении солнечного гимна знаменует, насколько тяжёлым представлялось подобное обвинение Оригену, как настоятельно и необходимо было показать его вздорность среде христиан-прозелитов и образованных язычников, для которых предназначался памфлет Цельза.
«Приносящий жертву богам, кроме одного Господа, да будет истреблён!» таков был лозунг христианства, завещанный ему, как духовное наследие, от Пятикнижия Моисеева. Но суровый лозунг смягчался на Востоке и в Египте, под влиянием привычки к солнечному культу. Снисходительность эта сказывалась, в особенности, в сектах гностических, Востоку же и обязанных своим происхождением. Гностицизм, — вообще, странный компромисс-межеумок, возникший между философским наследием язычества и христианским обетованием. Легендарный отец его, Симон-Волхв, пытавшийся за деньги купить дары Духа Святого, — прообраз всего гностицизма: маг-идеалист, с огромною фантазиею и слабою поверочною логикою, погрязший — вследствие такого противопоставления умственных дарований — в грубом дуализме… Инстинкт зовёт его к свету Откровения, а косность привычки и образования тянут к полушарлатанскому, полуубеждённому ведовству. Гностики пытались примирить язычество с христианством. Известно, что они настолько усвоили себе Митру, что превратили его имя в мистический талисман и вывели из него, при незначительном видоизменении букв, входящих в состав его имени, таинственную цифру солнечного года 365. Св. Августин упоминает об одной последовательнице секты Карпократа, Марцеллине, имевшей в своей молельне, рядом с образом Христа, изваяние Пифагора. Тертуллиан издевается над валентинианами, что они подражают элевзинским таинствам. Общеизвестна, наконец, классическая острота императора Адриана, сказанная для характеристики Александрии: «Там, поклоняющиеся Серапису, — суть христиане, а те, кто называют себя епископами Христа, — посвящены Серапису» (Illic qui Serapem colunt christiani sunt et devoti sunt Separi, qui se Christi episcopos dicunt). Образцов «солнечного двоеверия», в роде приведённых выше из Тертуллиана и Льва Великого, можно подобрать сколько угодно. Да не надо для этого углубляться и в древность. По свидетельству Тейлора, ещё недавно в Армении существовала секта так называемых якобигских христиан, которые, с полною искренностью и глубоким благочестием, сливали тёплую веру в Спасителя мира с откровенным культом видимого солнца. Так что Робертсон может быть и прав, когда утверждает, что, стерев митраизм с лица земли, как учение официальное, христианство вовсе не уничтожило его, а лишь видоизменило, приняв многие обряды его, символы и теории в свои недра. Следы митраизма, говорит названный английский историк, сохранились доселе в ритуале католической церкви и даже в надписи, гордо красующейся на первом храме христианского Рима.
Один из поводов считать христиан солнцепоклонниками язычники находили в том, что первый день недели, воскресенье, известен был в христианских общинах под аллегорическим наименованием «Dies Solis» («День Солнца Правды»); что опять таки сводило их в родство с митраитами, у которых первый день был посвящён Солнцу и Митре и назывался Днём Господним. «Если мы предаёмся радости в так называемый день солнца, — говорит Тертуллиан, — то причиною тому совсем не то, чтобы мы поклонялись солнцу». Название Dies Solis заимствовано, конечно, из языческого греко-римского календаря. «Распяли Христа накануне Сатурнова дня (т. е. субботы) — говорит Юстин Философ, а в день после Сатурнова дня, т. е. в день солнца, он явился апостолам». Воспоминание о языческих обрядах, свершавшихся в день солнца, парализовалось для христиан противопоставлением библейской мысли о сотворении в этот день мира со светилами небесными и аплегорического представления о вторичном воссоздании мира, духовном, чрез воскресение Христа — Солнца правды, поклоняемого всеми христианами. День солнца и Юстин, и Тертуллиан назначают, как срок для общих крещений. Но крещения совершались и, надо думать, с ещё большею торжественностью, — и по великим праздникам Пасхи, Пятидесятницы, а когда установился и сразу прочно привился в народе праздник Рождества Христова, то и в Рождество. Если крещение с охотою производилось и считалось особенно благодатным в Dies Solis, тем охотнее подвергались ему, тем большей благодати ждали от него для себя те, кто крестились в Dies Natalis Solis Invicti, — обновляя себя к духовному возрождению одновременно и подобно тому, как солнце обновляло в тот же день свои силы к новому годовому кругу. Уже одного включения в рождественские службы исконного, вдохновенного гимна крестильного — «Елицы во Христа креститеся, во Христа облекостеся» — достаточно, чтобы признать, что старинный день «Рождества Непобедимого Солнца» стал днём великих побед истины христианской, великих массовых присоединений новых верующих сил к благодатной рати неугасимого Солнца Правды, — Света, что и во тьме светит.

Примечания
лат.
лат.
лат. Domine, quo vadis — Камо грядеши, Господи
лат.
лат. Dies Natalis Christi Invicti — Рождество Непобедимого Христа
лат. de facto — фактически
лат. de jure — юридически
лат.

суббота, 4 сентября 2010 г.

Наперекор тем, кто в Таджикистане не понимает меня по вопросу митраизма

Много статей написал в этом блоге о митраизме. Предложил, что как родина митраизма Таджикистан обязан, проводит, но по вопросу положительной роли митраизма в мировой культуре международную научную конференцию. Но таджикские историки, культурологи и философы наглухо закрыли свои уши.

Некоторые статьи о митраизме в Интернете не выдерживают критики. Например, о гомосексуализме в митраизме не может быть и речи, так как главная идея митраизма воспитание суперчеловека. Отец истории Геродот писал, что народ Ирана презирает гомосексуализм.

С некоторыми авторами я не согласен о снижении роли женщин в митраизме. Так как культ Анахиты – матери Митры в Средней Азии известны всем историкам. В Ташкентской области до сих пор существует село Нанай (местное название Анахиты), а на вершине гор Шахрисябза на границе с Таджикистаном известно место Она зиёрати (Поклонение Анахите).

Предлагаю некоторые статьи русскоязычных авторов.

Соперник Христа?

Верующие люди не сомневаются, что установление христианства в качестве государственной религии сначала в Римской империи, а затем в Европе, России и Америке есть не что иное, как результат промысла Божьего, реализация установленного свыше пути развития мировой истории. Но историки и религиоведы предпочитают полагаться на исторические факты и свидетельства, и результаты этих исследований порой бывают самыми неожиданными.Оказывается, учение Христа в первые века своего существования едва не капитулировало перед гораздо более могущественным и влиятельным соперником - митраизмом.
Свет с Востока

Победоносные завоевания Александра Македонского привели к серьезным изменениям как в расстановке политических сил, так и в религиозном сознании людей. Смешение самых разнородных культурных традиций вызвало к жизни бесчисленное множество культов и верований, породив духовный кризис. Единственным выходом в подобной ситуации было установление на государственном уровне религии, чьи догматы и морально-этические ценности могли бы послужить надежной основой для духовного оздоровления огромной империи и создания положительной, лояльной по отношению к власть имущим идеологии.
Долгое время за право стать такой религией сражались митраизм и христианство, и хотя победа в конечном счете осталась за последователями Иисуса, отдельные отголоски учения Митры можно встретить и по сей день.
Культ Непобедимого Солнца

Митраизм возник во втором тысячелетии до н.э. на выжженных солнцем просторах Персии и Малой Азии и достиг своего расцвета в III-IV веках после Рождества Христова. Подобно тому, как христианство зародилось в лоне иудаизма, митраизм был теснейшим образом связан с зороастризмом - одним из древнейших религиозных учений, влияние которого на многие культы и верования Востока и Средиземноморья было весьма значительным.
Вначале приверженцами митраизма были представители иранских и арийских народов; затем, благодаря киликийским пиратам (Киликия - древнее государство, находившееся на территории нынешней Турции), контролировавшим морские коммуникации, это учение проникло в Европу, достигнув отдаленных военных лагерей римлян в Британии и северной Германии.
Митра, сын зороастрийского божества света и любви Ормузда, почитался как владыка небесного света и солнца, бог справедливой силы, истины и верности своему слову. Древнеперсидская «Авеста» и индийская «Ригведа» воспевают его неустрашимость, всеведение, боевой дух и готовность сражаться с дэвами - злобными демонами, сотворенными богом тьмы Ариманом. Он следит за поддержанием мира и выполнением людьми своих обещаний, сурово карая лжецов и клятвопреступников. Пастухи и земледельцы обращались к Митре с молитвами об увеличении урожаев и о защите от засухи, воины перед сражением произносили его имя, веря, что воинственный бог Солнца, изображавшийся всегда в полном вооружении, неизменно встанет на сторону своих приверженцев.
Если христианство зиждется на идее любви и всепрощения, довольно терпимо относясь ко лжи (существует даже такое понятие, как «ложь во спасение»), то самым страшным преступлением в глазах митраиста являются нарушение данного слова, обман и неискренность. Приверженцы Митры неукоснительно придерживались основного постулата своего морально-нравственного кодекса: честность и правдивость в любой ситуации.
Возможно, именно тем фактом, что большинство средиземноморских купцов в первые века новой эры исповедовали митраизм, объясняется столь бурное развитие торговых отношений в этом регионе. Само имя Митры в переводе с авестийского означает «договор», и, оформляя сделку или заключая соглашение, древние неизменно призывали этого бога Непобедимого Солнца в свидетели чистоты своих намерений.
Культ Митры, покровительствующего порядку, закону, миру и власти, пришелся по вкусу римским цезарям, многие из которых сами приняли митраизм, о чем свидетельствуют многочисленные надписи и посвящения на монументах, четко связывающие культ Непобедимого Солнца Митры с идеей римской государственности. Число поклонников этого божества было в то время столь велико, что митраизм вполне мог бы стать мировой религией. Однако этого не произошло, и немаловажной причиной поражения митраизма и его постепенного забвения была его обрядовая, церемониальная сторона.
Дело в том, что митраизм был предельно строгим, даже жестким учением, требовавшим от своих адептов дисциплины и личного мужества. В христианстве раскаявшийся в конце жизни преступник мог получить отпущение грехов и надежду на спасение души. Митраист должен был на протяжении всей своей жизни неукоснительным образом соблюдать морально-нравственные предписания своей веры.
Другим препятствием на пути превращения митраизма в государственный культ был его закрытый, мистериальный и элитарный характер, полностью исключавший участие женщин в отправлении обрядов и священнодействий. В отличие от христиан, стремившихся обратить в свою веру как можно больше людей, митраисты искали индивидуального просвещения и совершенствования.
Ипостась сына Божьего?

Сопоставление внешней, знаково-символической стороны учений Митры и Христа, а также обрядности и священных писаний этих двух религий способно повергнуть неискушенного читателя в крайнее изумление: оказывается, христианство почти полностью ассимилировало, или, проще говоря, скопировало символику и священные церемонии культа солнечного божества. Несмотря на целый ряд догматических и идеологических различий, влияние митраизма на христианское вероучение признается большинством современных исследователей как непреложный факт.
Последователи Митры праздновали день рождения своего божества 25 декабря, в день зимнего солнцестояния, что впоследствии было перенято христианами. Появление на свет младенца Митры в самую темную ночь в году под сводами пещеры знаменует рождение света и надежды, ожидание скорого воскрешения природы после долгого зимнего сна. А ведь и рождение Иисуса символизирует приход в мир Мессии, дарующего надежду на воскрешение и возрождение души в новой, вечной жизни.
Рождественские легенды христиан и митраистов настолько похожи, что вывод о сознательном, почти полном заимствовании напрашивается сам собой. Так же, как и младенцу Христу, маленькому Митре пришли поклониться пастухи, а затем волхвы, принесшие Спасителю золото и благовония. Большинство исследователей полагают, что эти волхвы, фигурирующие и в Евангелии, и в митраистских преданиях, были зороастрийскими священнослужителями, пришедшими воздать почести родившемуся Мессии.
Жизненный путь Христа и Митры также во многом схож. Они оба соединяют в себе человеческое и божественное, являясь, таким образом, посредниками между людьми и Богом. И Христос, и Митра творят волю Отца, их пославшего, и противостоят силам тьмы. И тот, и другой по завершении своего земного пути вознеслись на небо, к престолу Творца.
Символика и обрядовая сторона христианства и митраизма также обнаруживают почти полное сходство. У приверженцев солнечного божества существовал обычай осенять себя крестным знамением, при посвящении неофита в таинства религии над ним проводили обряд крещения-омовения, очищавший принимающего новую веру от его прошлых прегрешений. Подобно христианам, митраисты причащались хлебом и вином, причем сама церемония Святого Причастия была призвана имитировать последнюю трапезу Митры со своими учениками. И христианское, и митраистское духовенство использовало во время богослужений кропильницу, а сама служба проводилась на древнем, неизвестном простому народу языке. Голова и лик Митры на священных изображениях окружены нимбом - сияющим ореолом с солнечными лучами, что также соответствует христианской иконографии.
Анализ критической массы этих фактов, недвусмысленно свидетельствующих о преемственности христианства по отношению к митраизму, привел исследователей культа персидского солнечного бога к неожиданному и довольно оригинальному выводу: в течение длительного времени, вплоть до XI века после Рождества Христова, Митра почитался как одна из ипостасей Иисуса Христа, а поклонение ему являлось одной из форм христианского вероучения. Верховный жрец солнечного божества носил тот же титул, что и глава католической церкви, - «папа» или «святой отец». Церемониальное облачение Папы Римского в точности соответствует одеянию митраистских священнослужителей: высокий головной убор, называемый тиарой или митрой, и красные ботинки, явная аналогия с обувью жрецов Митры - красными солдатскими сапогами, отличительному знаку древнеримских военачальников.
По всей вероятности, подобное слияние христианства и митраизма было делом рук римских цезарей. После установления христианства в качестве официальной государственной религии число приверженцев Митры было столь велико, что насильственная христианизация могла спровоцировать настоящий социальный взрыв. Власти предержащие пошли на компромисс, соединив оба учения воедино, внеся в миролюбивое и пацифистское по сути христианство воинственные идеи культа Непобедимого Солнца.
Римская империя в те годы находилась в состоянии длительной войны с Персией, и установление митраизма, персидской по происхождению религии, в качестве государственной идеологии ознаменовало бы духовную и конфессиональную зависимость Рима от Персии. Римских цезарей, стремившихся к установлению собственной гегемонии, такая перспектива совершенно не устраивала, поэтому христианизация была единственным средством остановить экспансию восточных вероучений.
После установления христианства и последовательной ассимиляции им символики и отдельных идеологических моментов митраизма культ Непобедимого Солнца начал постепенно сдавать позиции, пока окончательно не канул в Лету. Правда, отголоски этой некогда могущественной религии отчетливо слышны и в наши дни. Морально-нравственные принципы современного общества в значительной степени основываются на созданном митраистами духовно-этическом фундаменте. В повседневной жизни мы невольно упоминаем имя персидского солнечного божества практически ежедневно. Одно из самых распространенных русских имен - Дмитрий - означает в переводе «преданный Митре». А пользующиеся метро едва ли знают, что слово «метрополитен» произошло от слова «метрополия» или, как говорили раньше, «митрополия», то есть город Солнца, город Митры.
Но не только в именах и названиях сохранилась память о Митре. «Этот древнейший культ, - отмечает французский исследователь Аркон Дарол, - послуживший основой многих современных тайных обществ, содержит ряд элементов, типичных для подобного вида организаций. Будучи системой духовного обучения, он дает своим приверженцам возможность войти в реальное или воображаемое соприкосновение с высшими силами. Используя магическую власть, его жрецы заставляют посвященных верить в возможность с помощью магических слов добиться того, что недоступно непосвященному».
Митраизм не носит антиобщественного характера: его цели не вступают в конфликт с общей политикой тех стран, где он существует, он не угрожает сложившимся порядкам. Отличаясь терпимостью по отношению к другим культам, он не пытался и не пытается вытеснить их. Ежегодный праздник «Рождение солнца», который митраисты отмечают 25 декабря, перешел в христианскую традицию. Впрочем, нынешние поклонники этой религии утверждают, что христианство не столько вытеснило митраизм, сколько поглотило его, заимствовав некоторые внешние формы и приспособив их к собственным нуждам. Справедливо это или нет, трудно сказать, так как устроить диспут поклонников Митры и Христа пока не удавалось.
Вот что говорит один из британских митраистов: «У нашего древнего божества, которого часто изображают победителем быка или человеком с львиной головой, по-прежнему есть поклонники. Ведь солнце продолжает светить...»

Денис БАЛМАШОВ

Митраизм - языческая религия римских ментов

Это так называемое "крёстное целование". Обычно сопровождает разнообразные клятвы и присяги.
Излишне напоминать, что Христос вообще запретил всякие клятвы:
"А я говорю вам: не клянитесь вовсе" (Матф. 5,33)

Поэтому "крестное целование" - это обряд не христианский. Это обряд языческой религии митраизма.
Ранние христиане не носили крест и не использовали его в обрядах (египетский анх не считаем, это локальное явление). В качестве "христианского" символа он был принят при создании имперской лжецеркви во время императора Константина.

Культ Митры - это культ гомосексуального военного содружества мужчин.
Император Константин никакого христианства не принимал ("принял перед смертью ислам", ага) - он всю жизнь был митраистом. Он просто из прагматических соображений привлек на свою сторону некоторую прикормленную маргинальную часть христиан, и на базе этих кадров создал имперскую лжецерковь, в которой учение Иисуса было тотально искажено.
Впоследствии Юлиан Отступник, тоже митраист, который прошёл инициацию в константинопольском (!) митреуме, пожелал восстановить чистоту митраизма и отлучил эту лжецерковь от государственной сиськи, за что попы до сих пор его проклинают.

Я вовсе не шучу, когда утверждаю, что современное "христианство" это на четверть - митраизм. Недоумки носят на шеё митраистский символ - крест (у митраистов он выглядел чуть по-другому, но это несущественно), да вдобавок распятого на нём Иисуса, которого они почитают. Абсурд!

crossposted to ru_navoslavie, ru_gnostik

Соперники Христианства: Гностицизм и Митраизм

Христианству приходилось в первые века своего существования соревноваться и с другими «религиями спасения», о которых уже шла речь выше. Одним из сильнейших соперников был упоминавшийся гностицизм. Согласно гностической концепции, бессознательное «Я» человека единосущно божеству, но в результате грехопадения брошено в мир, чуждый его существу. Человек познает свое происхождение, сущность и предназначение через божественное откровение, обыкновенно рассматривавшееся как личное интуитивное прозрение, но иногда отождествлявшееся с миссией Иисуса. Бог гностиков абсолютен в своем совершенстве, но именно поэтому не является творцом. Мир есть мир зла, управляемый демонами, поэтому он сотворен не богом, а творцом (демиургом), воплощающим Зло, иногда отождествляемым с иудейским Яхве. Учение гностиков не получило строго канонического оформления. Поэтому гностические течения могли существовать и внутри иудейства, ессейства, и среди приверженцев Иоанна Крестителя (эта группа гностиков переселилась в Месопотамию; сейчас к ней возводят себя мандеи Южного Ирака) и внутри христианства, где гностические идеи питали многие секты, с которыми ортодоксальные христиане вели долгую и ожесточенную борьбу во II—IV вв.; пережитки гностицизма сохранились в религии манихейства (см. лекцию 9) и в ряде христианских сект раннего средневековья. Победа христианства над гностицизмом была обусловлена тем, что гностицизм переносил защиту от мирового зла преимущественно в область астрологии, демонологии, ангелологии и магии, тогда как христианство обещало спасание через искупление грехов жертвенной смертью Христа и проповедовало внутреннее самосовершенствование, основанное на вере. Поскольку главным для гностиков было интуитивное познание истины, а не поведение в реальном мире, их этические взгляды были неопределенны, колеблясь от самого крайнего аскетизма до практики сексуальной свободы. Расцвет гностических и полугностических учений приходится поэтому на первую половину II в., т. е. на период, когда христианство еще не набрало полной силы. Другим важным соперником христианства был митраизм. Культ Митры, одного из древних индоиранских богов, был воспринят зороастризмом и вместе с одной из его более или менее эклектических разновидностей проник в период господства Ахеменидов в Малую Азию. Но Митра, главный бог религии митраизма, не имел с Митрой индоиранцев ничего общего, кроме имени; религия эта, по-видимому, сложилась в восточной части Малой Азии и Западной Армении в I в. до н. э. лишь под слабым влиянием зороастризма, в частности зороастрийских дуалистических верований об извечной борьбе добра и зла. Подобно христианству, митраизм обращался прежде всего к низшим слоям населения, обремененным всякими тяготами, созданными Римской империей. Среди его поклонников было много солдат и рабов. Подобно гностицизму, митраизм никогда не имел писаного канона. Во главе митраистической вселенной стояло Бесконечное Время, аналогичное богу гностиков; в мире боролись доброе и злое начала; Митра (он же Непобедимое Солнце) был, по-видимому, демиургом (создателем), но в отличие от демиурга гностиков добрым; он был посредником между божественными силами вселенной и человеком, защитником человека и образцом для подражания в жизни; он обещал праведникам посмертное блаженство после Страшного суда. Этические требования к верующим были высоки. Вступление в общину митраистов обставлялось физическими испытаниями и мистическими обрядами; женщины исключались из общин. Единой имперской организации митраисты, как и гностики, не имели. С конца II по IV в. римские императоры время от времени оказывали митраизму покровительство, ибо митраизм, не будучи единобожием, был религией, которую легче было приспособить к традиционным политеистическим религиям и социальным ценностям Римской империи, чем христианство. Но именно сходство митраистической религии с официальным политеизмом ослабляло ее позицию в народных массах; кроме того, призыв следовать как за образцом за казавшимся человечным образом Иисуса был понятнее и привлекательнее, чем следование за явно мифологическим, сверхъестественным Митрой. Митраизм не пережил V в., и потомки его приверженцев, как и большинство гностиков, влились в христианские общины. Предшественниками и соперниками христианства были также уже упоминавшиеся религиозно-мистические сообщества орфиков и герметистов; и они также не устояли против него — орфизм из-за политеистичности и крайней замкнутости, герметизм — из-за слишком абстрактного и отчасти магического характера.

1. 98.УЧЕНИЯ МЕЛХИСЕДЕКА НА ЗАПАДЕ

Страница 1082
...Митраизм распространился на всю Римскую империю благодаря тем римским легионам, которые были набраны в Леванте, где эта религия пользовалась популярностью, и куда бы ни направлялись легионеры, они повсюду несли свою веру ....
...Однако к тому времени, когда митраизм достиг Рима, он уже был существенно улучшен за счет усвоения многих учений Заратустры ....
...Этот культ повествует о потопе, во время которого спасся один человек в специально построенном судне, и о прощальной трапезе, которую Митра разделил с богом-солнцем перед тем, как вознестись на небо ....
...Митра считался спасшимся поборником бога-солнца в его борьбе с богом тьмы ....
...В судный день Митра отопрет своими ключами от неба врата Рая и впустит туда благочестивых; после этого все непричастившиеся — как живые, так и мертвые — будут уничтожены по возвращении Митры на землю ....
Страница 1083
...Женский культ представлял собой смешение ритуалов митраизма и фригийского культа Кибелы — матери Аттиса ....
...МИТРАИЗМ И ХРИСТИАНСТВО До появления мистериальных культов и христианства личная религия как отдельный институт практически не существовала в цивилизованных странах северной Африки и Европы ....
... Поэтому западная религия продолжала чахнуть, пока не настало время скептиков, киников, эпикурейцев и стоиков, но прежде всего, пока не началось великое состязание митраизма с новой религией — христианством Павла ....
... При входе в храм митраисты всегда окунали пальцы в святую воду ....
...Если не касаться личностей Митры и Иисуса, крупнейшим отличием митраизма от христианства было то, что первый поощрял воинственность, в то время как второму было свойственно сверхмиролюбие ....
...Греческая философия дала ей этические ценности, митраизм — религиозные обряды, собственно христианство — метод сохранения нравственных и социальных ценностей ....
Страница 1084
...Учения зороастризма о борьбе между космическим добром и злом, которое к тому времени уже оставило свой след в иудаизме и митраизме ....
...Мистериальных культов - в особенности митраизма, но также поклонения Великой Матери во фригийском культе ....
...Следует отметить, что в годы его юности митраизм был господствовавшей религией Тарса ....

2. 132.В РИМЕ

Страница 1459
...ИСТИНА И ВЕРА Среди вождей основного мистериального культа Рима — митраизма — выделялся греческий еврей Навон ....
...Навон надеялся обратить Иисуса в митраизм и даже предложил ему вернуться в Палестину в качестве проповедника митраизма ....
Страница 1455
...К концу первой недели Иисус разыскал и познакомился с достойными внимания вождями киников, стоиков и мистериальных культов — в частности, с группой митраистов ....
Страница 1456
...Тридцать человек стали центральными фигурами при установлении христианства в Риме, а некоторые из них способствовали также превращению главного митраистского храма в первую христианскую церковь этого города ....

3. 121.ЭПОХА ПОСВЯЩЕНИЯ МИХАИЛА

Страница 1339
...Однако по своему происхождению теория Павла о первородном грехе - доктрина наследственного греха и врожденного зла и избавления от них - являлась частично митраистской и имела мало общего с иудейской теологией, философией Филона или учениями Иисуса ....
Страница 1337
...Как правило, такая мистерия была связана с рассказом о жизни и смерти какого-нибудь бога и его возвращении к жизни, что видно на примере учений митраизма, который в течение некоторого времени существовал наряду с христианским культом, созданным Павлом, и соперничал с ним ....
Страница 1340
...Привлекательными учениями основных мистериальных культов, в особенности доктринами митраизма об избавлении, искуплении и спасении за счет жертвы, принесенной одним из богов ....

4. 195.ПОСЛЕ ПЯТИДЕСЯТНИЦЫ

Страница 2070
...Христианские вожди были готовы пойти на такие компромиссы с митраизмом, которые позволили завоевать лучших его приверженцев на сторону антиохийского культа ....
...Сделка с язычниками была более удачной, чем с митраистами, но даже соглашение с приверженцами культа Митры делало их скорее победителями, нежели побежденными, ибо им удалось устранить вопиющую безнравственность, равно как и многочисленные другие предосудительные ритуалы, присущие персидской мистерии ....
Страница 2074
... Первоначальный порядок христианского богослужения был позаимствован из иудейской синагоги и модифицирован митраистским ритуалом; позднее к нему было добавлено много языческих обрядов ....

5. 130.НА ПУТИ В РИМ

Страница 1439
... В Карфагене у Иисуса состоялся длительный и незабываемый разговор с митраистским священником о бессмертии, времени и вечности ....
Страница 1440
...Мальчик стал приверженцем митраизма, а позднее обратился в христианскую веру ....

6. 133.ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ РИМА

Страница 1474
... Убежденному вождю митраистского культа он сказал: «Ты прав в своих поисках религии вечного спасения, однако ты ошибаешься, когда ищешь столь восхитительную истину среди придуманных человеком мистерий и философий ....

7. 95.УЧЕНИЯ МЕЛХИСЕДЕКА В ЛЕВАНТЕ

Страница 1050
...Митраизм распространился на весь Левант и средиземноморский регион и в течение некоторого времени существовал наряду с иудаизмом и христианством ....

8. 134.ПЕРЕХОДНЫЕ ГОДЫ

Страница 1492
...Позднее она открылась в качестве митраистского храма и в конце концов сгорела дотла при отправлении одного из их разнузданных ритуалов ....

Семь степеней посвящения

С официальным признанием христианства наступили сумерки языческих богов. Их былое могущество исчезало. Финикийские, египетские и персидские божества, почитавшиеся наравне с официальным римским пантеоном, уходили в прошлое. Со временем язычество стало историей, а его святыни украсили музейные коллекции. Имена древних богов вернулись из небытия лишь в XIX веке благодаря усилиям археологов. Тогда западный мир вновь открыл для себя некогда могущественного персидского бога Митру. А алтари непобедимого бога Солнца опять увидели свет.
История язата (букв. «благое божество». — Прим. авт.), строго следящего за исполнением данного слова, уходит корнями в глубокую древность. В те времена Митра занимал довольно скромное место в иерархии индоиранской мифологии в качестве низшего божества, однако со временем его значение начало постепенно расти. Он приобрел известность не только в Персии и Малой Азии, но и в Риме, а в начале I тысячелетия его культ покорил почти весь западный мир. Было время, когда империя Митры простиралась от Индии до отдаленных границ Рима.
Имя Митры на персидском означало «контракт» или «договор», и потому он охранял согласие между людьми и защищал истину, неустанно наблюдая за миром с помощью «тысяч ушей и десяти тысяч глаз».
Древние персы верили в очищающую силу огня и его способность уничтожать зло, поэтому использовали огонь, чтобы подтвердить верность данному слову или договору. Считалось, что лишь поддержка со стороны Митры может помочь человеку пробежать между двумя полыхающими кострами и остаться невредимым.
С первых дней истории человечества свет существовал в сознании людей как противоположность мраку. В учении же пророка Заратуштры (греч. Зороастр), получившем название Авеста, мир определенно раскололся надвое. Свет и тьма, добро и зло оказались резко противопоставленными.
В Древней Авесте Митре отводилась важная роль посредника между богом и людьми, «которого не может ввести в обман никто». Созданный верховным богом Ахура — Маздой, он стал главным соперником Ахримана (воплощение абсолютного зла) и неустанно боролся с темными силами. Его значение стремительно возрастало, ибо по зороастрийским верованиям от борьбы добра и зла зависит весь миропорядок. Митра покровительствовал дружбе, награждал своих преданных почитателей славой и богатством, душевным покоем и многочисленным потомством. В ведении этого бога находились и материальные блага, и духовные добродетели. Приблизиться же к пылающему жертвеннику можно было, лишь очистив себя многократными омовениями и бичеваниями. Его спасительная поддержка помогала душе преодолеть переход через Чинват — «мост-разлучитель», ведущий либо к небесному блаженству, либо в преисподнюю. В конце времен Митра должен был даровать благочестивым последователям вечную жизнь и блаженство.
Согласно легенде Митра прошел земное воплощение, появившись на свет из скалы. Пастухи, наблюдавшие за чудесным рождением, поспешили прийти к нему на поклон. Затем он вступил в бой с Солнцем и вышел из него победителем, после чего Солнце и Митра стали друзьями. Со временем его начали почитать и как источник Небесного Света. В своем земном воплощении Митра спас людей от множества бедствий, в том числе помог им пережить Великий Потоп. По окончании своей земной миссии он устроил для богов великолепный пир, после которого вознесся на небо на огненной колеснице. Память об этой торжественной трапезе впоследствии нашла свое отражение в митраистских мистериях.
В Вавилоне, где после завоевания его персами в 539 году до н.э. находилась одна из резиденций персидских правителей, местными магами (древнеперс. — «магуш» — ученый муж) Митра был олицетворен в качестве Шамаша, бога Солнца. Они же, по-видимому, окружают язата многочисленными астрологическими символами.
Спустя некоторое время античный мир потрясли завоевательные походы Александра Македонского. Небольшие государства, часто враждебные друг другу, волей одного человека на время были собраны в единую империю. Благодаря этому объединению различные культуры причудливо смешались между собой и закрытые восточные культы получили широкую известность. После победы царя Александра над Дарием III около Гавгамел в 331 году до н.э империя персов на время была сокрушена и вавилонские маги расселились по всей территории Малой Азии.
Диадохи (бывшие военачальники великого полководца), разделившие его наследство после битвы на Ипсе спустя 30 лет, не только не препятствовали деятельности магов, но и всячески ее поощряли. Те же в свою очередь повсюду распространяли поклонение божеству, освещающему мир на солнечной колеснице.
Все, для кого святость данного слова имела решающее значение, становились его преданными почитателями, и в первую очередь это были торговцы и солдаты. Но все же особое расположение к культу Митры проявляли правители, посвящая ему многочисленные обращения с просьбами о покровительстве, ибо Небесный свет Хварно, посылаемый Митрой, освящал власть царей и выделял их из числа смертных.
Преданным служителем бога был и Митридат VI Евпатор, получивший свое имя в его честь. И хотя сам он потерпел поражение в бесконечных схватках с Римом, Митра одержал несомненную победу в душах его врагов. Когда часть разбитого римлянами войска Митридата осела в Киликии (на территории юго-восточной Турции) и присоединилась к промышлявшим здесь пиратам (в I веке до н.э. их там было около 20 тысяч), то иранский бог стал покровителем и для них. Можно сказать, что с того времени начинают существовать две разновидности митраизма: одна продолжала свое «восточное» существование в русле персидских верований, другая сформировалась в синкретический культ, впитавший в себя зороастризм, вавилонскую астрологию, греческие мистерии и философию.
По свидетельству Плутарха, солдаты Помпея переняли культ Митры во время операции 67 года до н.э. по уничтожению пиратов, третировавших все Средиземноморье. Легионерам, ежедневно рисковавшим жизнью, был просто необходим могущественный покровитель, даровавший «способность видеть врагов издалека и... побеждать врагов одним ударом».
Хотя торговцы из Азии и ввозимые в огромных количествах восточные рабы и внесли свою лепту в распространение митраизма, именно благодаря солдатам, постоянно менявшим свои лагеря, он триумфальным шагом в сиянии славы прошел до самых отдаленных уголков империи.
По всей Европе на территории римских военных поселений возводились многочисленные святилища-митреумы (в Лондоне, например, около собора Св. Павла), но наибольшее их средоточие образовалось в Германии (рельеф с 12 сценами из жизни Митры был найден в 1838 году около Неюнхейма). В одном только Риме насчитывалось около сотни храмов, самый большой из которых находится сейчас под церковью Сан-Клементе, близ Колизея.
В Риме, как и на Востоке, митраизм вскоре привлек благосклонное внимание императоров, которые своим высоким положением зачастую были обязаны поддержке со стороны армии. Первым из них был Нерон, принявший посвящение от царя Армении и даже получивший в дар круглую корону, символизировавшую солнечные лучи. От той персидской короны ведут свое происхождение и многие другие типы этого символа власти. В Римской империи, как и в Вавилоне, поклонение Митре сливается с почитанием Солнца, и он получает все новые прозвища, одним из которых было «Великий Бог Гелиос-Митра». Почти 100 лет спустя обряд посвящения в митраизм прошел опиравшийся в своих бесчинствах на армию император Коммод, во многом способствовавший распространению культа. После смерти в 222 году императора Гелиогабала, поклонявшегося сирийскому солнечному божеству Элагабалу, титул Непобедимое Солнце (Sol Invictus) перешел к Митре. Восточный культ влиял не только на умы и души, но и на вкусы и пристрастия своих приверженцев, создавая новую философию и иной образ жизни. Похоже, римлян искушала не только персидская роскошь, перед которой не устоял в свое время и сам Александр Великий (облачаясь в одежды персидских царей, он вызывал осуждение своих приближенных), но и неограниченная власть восточных сатрапов. Диоклетиан, отдававший дань почитанию Митры, известен тем, что преобразовал устройство империи по типу восточных деспотий, введя неограниченное правление — доминат. Он же даровал Митре титул «Защитник Империи».
Решающую роль в судьбе западного митраизма сыграло официальное признание христианства. Однако культ, в коем воинская доблесть играла не последнюю роль, вовсе не собирался сдаваться без боя. Знаменитое сражение императора Константина с войсками Лициния около Адрианополя 3 июля 323 года фактически явилось демонстрацией противоборства сторонников митраизма и христианства. И тогда Непобедимому богу был нанесен сокрушительный удар. Причем это был не столько физический разгром его почитателей, сколько огромное нравственное поражение, заронившее зерна сомнения в души преданных ему.
Лишь некоторое время спустя Юлиан Отступник, несмотря на христианское воспитание, тайно посвященный в культ Митры, попытался восстановить его. В 361 году он издал два эдикта, направленных против христиан, но два года спустя после его смерти от ран, нанесенных волею судеб персами, участь Непобедимого Солнца в Римской империи была решена.
В 376 году митреум, находившийся на Ватиканском холме, был закрыт городским префектом, позже на его месте построили базилику Св. Петра. В 380-м император Феодосий издал эдикт de fide catholica, окончательно укрепив позиции христианства как государственной религии. Началось активное преследование язычников, разрушение и закрытие их храмов. Жрецы митраизма в надежде на возращение старых времен замуровывали свои святилища. Многие же из несмирившихся с ходом истории были убиты прямо в храмах, что означало осквернение святыни на веки вечные. Вместе с последними жрецами умирала на Западе и сама память о былом могуществе Митры. Хотя в отдаленных альпийских районах и в Киликии ему поклонялись вплоть до V века, а на Ближнем Востоке до сих пор существует парсизм, основу которого составляет почитание зороастрийского Митры. В Иране поклонение Митре просуществовало вплоть до 1979 года, когда к власти пришел Айятолла Хомейни, объявивший страну исламской республикой и подавивший всякое инакомыслие.
Мистерии Митры
Как и все древние мистерии, митраистские имели своей целью преображение человеческой природы через очищение и символическую смерть, после которой адепты возрождались к вечному блаженству. Для одних они были источником эзотерических знаний, для других — надеждой на бессмертие. В прохладном мраке подземных храмов, озаренных лишь светом факелов, митраисты отправляли свой таинственный культ. Существовало семь ступеней посвящения. Эта цифра, возможно, связана с более поздними эллинистическими предcтавлениями о том, что человеческая душа после смерти, чтобы достигнуть вечного мира звезд, проходит сквозь семь небесных сфер. Прошедшие низшие ступени обладали весьма ограниченными знаниями и прислуживали принявшим высшие посвящения, чести принадлежности к которым удостаивались лишь избранные.
Первые три ступени назывались «Служители». K ним относились «Ворон», «Скрытый» и «Воин». Они находились под планетарным покровительством Меркурия, Венеры и Марса соответственно. В древней Персии, где тела умерших, оставленные на площадках похоронных башен, являлись ритуальной добычей ворона, «Ворон» символизировал смерть. От «Скрытого», носившего на челе вуаль и в руках лампу, свет истины был затемнен завесой повседневности. «Воину», коленопреклоненному и обнаженному с завязанными глазами и руками, на острие меча предлагалась корона. Отказываясь от этой чести, он перемещал корону на плечо, после чего путы из цыплячьих жил разрубались одним ударом меча.
С этого времени Митра полностью руководил своим преданным слугой, отказавшимся от собственной воли и вступившим в битву с низменными аспектами своей природы.
Высшие степени посвящения открывались «Участникам». K ним относились «Львы», находившиеся под покровительством Юпитера. Они следили за священным огнем и приготовлением трапезы, которая была аналогом пира Митры, когда перед вознесением на Солнечной колеснице вкушались хлеб и вино. Во время ритуала нельзя было прикасаться к воде и потому руки омывались медом. «Перс» — следующая высокая ступень иерархии, которой покровительствовала Луна, символизировавшая разрушение низших аспектов человеческой природы. Очищение медом связывалось с чистотой и плодородием Луны.
Кстати, по верованиям персов, «медовый месяц» означает не единственный счастливый месяц после свадьбы, а долгую любовь и плодовитый брак. Плодородие, связанное со сбором урожая, нашло отражение и в символах этой ступени, которыми являлись коса и серп. «Cолнечный Bестник» находился под знаком Солнца, его атрибутами были лучистая корона и факел. Посвященный облачался в красные одежды — цвета крови, Солнца и огня. Во время священной трапезы он выступал в роли Солнца и сидел рядом с воплощением Митры. На вершине иерархии находился «Отец», которому покровительствовал Сатурн. Он был высшим авторитетом митраистской общины и, будучи избран самим богом, носил фригийский колпак, перстень и жезл как символ духовной власти. «Отец отцов» объединял под своей властью все общины.
Типичный митреум представлял собой простую прямоугольную камеру, располагавшуюся, как правило, в подземном гроте. В оконечности она украшалась небольшой аркой. На площади приблизительно 23 на 10 метров для участия в ритуале собиралось до 30 посвященных. В центре или у стены размещался алтарь, украшенный сценой тавроктонии — Митра, пронзающий кинжалом быка. По сторонам от алтарного рельефа иногда размещались две фигуры во фригийских колпаках. Одна держала факел поднятым вверх, другая — опущенным к земле, что, видимо, символизировало восход и закат Солнца.
Митраизм и астрология
Ученых, как правило, интересует не столько мистическое содержание культа, сколько возможные научные представления, скрытые в нем. Еще философ-неоплатоник Порфирий (около 233—304 гг.) сравнивал подземные храмы Митры с олицетворением Космоса, так как их стены украшали фресковые изображения Солнца, Луны, планет и звезд. Сам Митра часто изображался вращающим зодиак или держащим плащ, покрывающий небосвод.

Небесный свод в представлении древних был тесно связан с Судьбой, и его движение могло иметь далеко идущие последствия. Митра, вращающий мировой свод, становился могущественным богом, предопределяющим жребий человечества.
Сцена тавроктонии, украшающая центральный алтарь митреума, по некоторым предположениям, имеет тесную связь с астрономией. Не исключено, что скорпион, ворон, пес, змея, иногда лев и чаша, изображенные рядом с Митрой, соответствуют небесным созвездиям Малого Пса, Гидры, Ворона, Скорпиона, Льва и Чаши, а Бык соответствует Тельцу.
За исключением созвездия Льва все они расположены вдоль линии небесного экватора. В то далекое время точки весеннего равноденствия приходились на созвездие Тельца. Созвездие Льва отмечало положение Солнца в точке летнего солнцестояния. Над Тельцом находится созвездие Персея, который изображался в виде юноши с клинком и во фригийском колпаке. В Киликии его почитали как бога и здесь он мог быть соотнесен с Митрой.
Ритуальное убийство Тельца означало конец его эпохи, длившейся приблизительно с 4—5 тысячелетия до н.э до 2100—2000 до н.э, наступившей благодаря прецессии — перемещению оси вращения Земли, имеющей период 26 000 лет. Интересно, что для христианства, развивавшегося в эпоху Рыб, рыба имеет важное сакральное значение. Например, греческий акростих рыбы — IXOYS — расшифровывался как Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель.
Митраизм и христианство
Христиане, получив поддержку государства, постарались уничтожить любое напоминание о митраизме, чтобы избежать искушающих незрелые умы аналогий с собственной верой. Обе религии вели свое происхождение с Востока. Христианство все еще было связано в сознании многих с презираемым иудаизмом, а митраизм пришел с родины заклятого врага Рима — Персии. Положение последователей Митры, с одной стороны, было значительно более выгодным по сравнению с положением христиан, подвергавшихся массовым гонениям и репрессиям. Но с другой стороны, гордый Рим не мог подчиниться духовной агрессии своего вечного соперника, и использовать его веру для объединения страны — это означало бы признание духовного превосходства персов и превращение государства в восточную сатрапию. Тем более что со временем военные триумфы сменились позорными поражениями, весьма болезненными для гордыни непобедимых воинов. В середине III века персидский царь Шапур I нанес римлянам несколько ощутимых ударов. Самым унизительным из них стали пленение и смерть императора Валерианa в 260 году около Эдессы. Удача, несомненно, перешла на сторону персов, хотя солдаты обеих армий, вступая в бой, молились о помощи и покровительстве одному и тому же богу — Непобедимому Митре.
Митраизм, подобно христианству, связывал победу Вечного Добра над мировым злом с приходом Спасителя, обещая верующим бессмертие души и воздаяние в ином мире. Смысл обрядов, заключался в преображении и очищении человеческой природы и создании неразрывной связи с богом.
В христианстве сохранилось и немало формальных пересечений с элементами культа и символики митраизма, однако по содержанию они существенно отличаются. В митраистской иконографии крест в круге символизирует Солнце, а в христианстве крест — символ пути спасения. Телец, который в митраизме обозначает жизненные силы, в христианстве становится символом евангелиста Луки и жертвенного служения. Еще императоры добавляли к своим именам митраистские титулы: Пий, Феликс и Инвикт (от лат. «благочестивый», «благословенный» и «непобедимый»). Впоследствии два первых благодаря тому, что католическая церковь позаимствовала некоторые внешние регалии императорской власти, стали очень распространенными именами, принимаемыми Римскими Папами.
Для митраистов, не предававших значения социальному положению и допускавших в свои ряды и презренных рабов, и бесстрашных воинов, и избалованных патрициев, посвящение в культ женщины было невозможно. Огненная стихия, сопутствующая Митре, символизировала только мужское начало. Христианство же принимало в свои ряды всех: свободного и раба, бедного и богатого, женщину и мужчину. Но главное отличие этих двух соперников состояло в том, что митраизм никогда не считал смирение добродетелью, будучи религией воинов, активно вступавших в борьбу со злом. Для христиан же сила добра была заключена прежде всего в покорности воле Божией и всепрощающей любви к людям, даже если это злейший враг. Однако в те смутные времена, когда решалась судьба будущей цивилизации, выбор был сделан в пользу христианства, несмотря на то, что митраизм, как большинство языческих культов, обожествлял официальную власть, а христианство было в империи единственной религией, подвергавшейся жестоким гонениям именно из-за нежелания признать над собой власть земную. Так внешняя сила уступила внутренней силе Истины, а Непобедимый Митра был побежден любовью и смирением.

Нина Беднар